lena_malaa (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
lena_malaa) wrote2010-05-24 08:55 pm
lena_malaa) wrote2010-05-24 08:55 pm
Entry tags:
Обреченные. Выдержки из очерков Достовалова о Белой гвардии
Каждый раз, как современным "дворянам" приходит в голову мысль снова заявить о своем благородстве, я всегда удивляюсь их порывам. Если бы современные дворяне были бы действительно грамотными людьми (про умных умолчим), то они бы, зная некоторые специфические детали дворянской жизни, молчали бы в тряпочку о своем высокородстве. Если бы они были бы людьми чести, то не выстебывались бы перед прочими, а спокойно работали на благо страны, и не как Михалков. Если бы... А, какая разница. Вот рассказ об агонии душ тех, кто в начале 20 века действительно был дворянином.
Греческая иммиграция после Крыма.
Жизнь в лагере монотонная, скучная, наполненная с утра до вечера сплетнями, воспоминаниями, ожесточенной борьбой за паек и пособие и безумными, иступленными надеждами и мечтами на будущее. Самые невероятные слухи и вести из России ежедневно передаются по лагерю, и в воспаленной, нездоровой атмосфере несбыточных надежд и отчаяния рождаются фантастические проекты новых походов на Москву. Появились маньяки и сумасшедшие. Число их быстро растет.
На прошлой неделе сошел с ума морской офицер-лейтенант. Его увезли в больницу, но три дня подряд, уже безумный, ходил он по лагерю и рассказывал об огромных богатствах, найденных им в своем бараке. Потом отправился в порт, потребовал шлюпку и, взобравшись на первый корабль, объявил себя его командиром. Тогда же, почти одновременно, покушались на самоубийство безработный поручик, дроздовец, заставший свою жену в обществе богатого грека, и девушка, отчаявшаяся найти работу и не умевшая еще продавать себя.
А вчера старый генерал Веселовский, под большим секретом, сообщил мне о состоявшемся назначении его командующим фронтом в России, но каким — не хотел сказать, и вообще пока просил никому не говорить об этом — возможны интриги. Председатель ревизионной комиссии общества «Единение эмигрантов» неожиданно объявил о своем изобретении, с помощью которого можно уничтожить на 500 верст вокруг все живое. Он ждет приезда Врангеля, чтобы предложить ему это средство в борьбе с большевиками. Он же, по ночам, видел дьявола и вел с ним переговоры о визе в Сербию.
За твердость политических убеждений комендант назначил этого бесспорно сумасшедшего старика старшим в бараке.
Развелось бесконечное количество спиритов. Главными медиумами считались бывший нововременец Гофштетер, два полковника, один художник и контрразведчик с подходящей фамилией Жохов. По ночам они собирались в пустых, заброшенных бараках и вертели столы до утра. Ежедневно освежали лагерь новостями из потустороннего мира: то убитый французский капрал заявил: «Бойтесь огня, воды и ветра». То Александр Македонский (почему-то особенно часто тревожили его великую тень) предсказал: «1923 год вернет вам утерянное».
А в лунные ночи на шоссе, что идет от лагеря в горы, можно видеть старика Гофштетера в обществе своих поклонников, молчаливо, часами стоящих с лицами, обращенными к луне, и простирающих к небу трясущиеся от лихорадки руки. Это спириты ловят «астралы». Безумие и отчаяние надвигаются на забытый, заброшенный лагерь, где собрались изломанные, все потерявшие, беспомощные и озлобленные осколки старой России.
Развелось воровство и из лагеря перешло в город. Собственную нищенскую церковь уже обкрадывали два раза.
Любовь и честь
Жены пошли служить в кафе и рестораны и гордились успехом у греков, а мужья гордились заработком своих жен.
Разврат принял грандиозные размеры, и борьба с ним оказалась не под силу. Сама председательница дамского суда чести генеральша Б. была уличена в преступной связи с капитаном, похитившим ее любовь и бриллиантовые серьги, и дамский суд чести прекратил свое существование.
Русь дворянская хранит веру православную
Жена лагерного священника открыла ресторан с крепкими напитками, и батюшка в рясе и с крестом стоял за буфетной стойкой, разливая водку пьяным посетителям. Его фотография в роли кабатчика ходила по рукам, и враги религии послали ее в редакцию погибшей «Воли России».
<В Крыму>
На фоне общего бесправия и произвола резко выявилась безумная деятельность Климовича, Кривошеина, епископа Вениамина и Евлогия, ближайших советников Врангеля.
Истеричный и страстный епископ Вениамин не довольствовался речами, он стал рассылать повсюду проповедников-священников, которые часто произносили возмутительные речи. Это были, так сказать, духовные контрразведчики. В своих речах они проповедовали крестовый поход против большевиков со всей свирепостью средневековых проповедников и именем Бога заранее освящали и прощали погромы и убийства.
В одном из полков Добровольческого корпуса, два таких священника, ругавшие в своих речах бывшего Главнокомандующего Деникина, были удалены офицерами после проповеди из полка. (Священники часто привлекались Врангелем к травле бывшего Главнокомандующего.)
Барон Врангель особенно и везде старался подчеркнуть свою преданность религии, но в частях это толковали по-своему. Я не знаю, был ли Врангель действительно так набожен, как он хотел казаться; и он везде старательно подчеркивал и искренно верил, что епископ Вениамин и его сотрудники помогут ему в борьбе с его противниками, но армия относилась к этому весьма скептически, и в рядах ее епископ Вениамин не пользовался никаким уважением. О нем отзывались с презрением и насмешкой.
Сочувствие и любовь к ближним
Неурожай на Волге захватил обширные, богатые районы, но российское несчастье и голодная смерть, уносившая ежедневно тысячи русских людей, никого не трогали и ни в ком не вызывали сочувствия. Откровенно радовались затруднениям советской власти и мечтали о скором конце ее, восстаниях голодного народа и триумфальном возвращении домой. Спорили о будущих назначениях, пенсиях и чинах. Бывшие коменданты, воинские начальники, приставы и прочая старая российская рухлядь, вывезенная Врангелем, оправившись от первого испуга, мечтали о расправах с мятежным народом и губернаторских постах в покоренной России. В самодельном театре-балагане пели патриотические песни, танцевали лезгинку и требовали «гимн».
Большинство офицеров, конечно, не были врагами народа, какими их объявила революция. Напротив, офицеры, не колеблясь, жертвовали жизнью для счастья этого народа, но это счастье они понимали по-своему, а главное, они не задавались вопросами, совпадает ли их туманное представление о счастье народа с желанием самого народа. Любили ли мы Россию? Настоящую, живую? Я думаю, что мы любили свое представление о ней.
Я не хочу сказать, что офицеры ровно ничего не понимали в происходящих событиях, как тот исторический китаец, который, будучи взят в плен, перед расстрелом на вопрос, за что он сражался, ответил: «За родную Кубань».
Но в их понимании своей политической программы, туманного «счастья народа», за которое они отдавали жизнь, было много китайского.
Ответ на то, за что фактически умирали русские офицеры в рядах Добровольческой армии, дают деникинский Юг и, в особенности, врангелевский Крым, «образцовая ферма», «прообраз будущей России» с его кошмарным воровством, и взяточничеством, и расстрелами, пытками и тюрьмами, с его убогим крестьянским и рабочим законодательством, с его выжившими из ума губернаторами, воинствующими попами, контрразведками, публичными казнями женщин и подростков, грабежами и насилием и нескрываемым, рвущимся наружу, несмотря на массовые казни и переполненные тюрьмы, негодованием распинаемого народа. Вот тот строй, «прообраз будущей России», за который фактически боролись и умирали офицеры.
Несмотря на громкие приказы и демократические выкрики, было совершенно ясно, что «крымская ферма» есть полная реставрация старой России, где введено было лишь военное положение, где весь народ был взят под подозрение и рассматривался как обвиняемый.
Это была старая полицейская Россия, и выразителем ее идеологии были Кривошеин, епископ Вениамин и специалист жандармского сыска сенатор Климович. Полусумасшедшие фанатики-попы, грабители всех чинов и рангов, мстители из рядов привилегированных сословии, потерявшие с началом революции все прежние привилегии, исступленно мечтавшие о расправах с «бунтовщиками», контрразведчики, сделавшие убийство своей профессией, начальники всех степеней, опьяненные безнаказанностью и безграничной властью над населением, садисты и психопаты, получившие возможность свободно проявлять свои инстинкты и покровительствуемые начальством, тысячи жуликов, спекулянтов, темных дельцов, старавшихся урвать что-нибудь в общей неразберихе, — все это сплелось в кошмарный кровавый клубок, намотавшийся вокруг армии и катившийся вместе с ней от донских степей до Орла и до врангелевской западни в Крыму.
Пышно расцветшей деятельности контрразведки в Крыму способствовало то обстоятельство, что многие из начальников Добровольческой армии за три года Гражданской войны потеряли всякое уважение к человеческой жизни и людским страданиям. Зверство, насилие и грабеж вошли в обиход жизни и никого не трогали. Слезы и мольбы расстреливаемых вызывали смех. В некоторых частях все рядовые офицеры по очереди назначались для приведения в исполнение приговора над большевиками.
Особенно много было загублено молодых девушек и женщин. Это было так легко сделать.
Нравится женщина — ее ничто не стоит обвинить в симпатиях к большевизму, в особенности если она одинока, если у нее нет сильных и влиятельных защитников. Подослать к ней агента — и достаточно одного неосторожного слова, чтобы схватить ее и посадить в особую камеру, всегда имевшуюся при контрразведках, и тогда она вся во власти зверя. Ежедневными угрозами смерти, угрозами смерти родных, обещаниями свободы ее, обезумевшую и трепещущую, сбиваемую ловкими вопросами, легко заставить сказать все то, что требуется, наговорить на себя то, чего не было, а затем, запротоколировав ее показания, насладившись, повесить или, если есть уверенность в том, что она будет молчать, опозоренную, искалеченную и уже надоевшую, великодушно выпустить на свободу.
Впрочем, контрразведчики могли это делать спокойно потому, что той, которая посмела бы поднять шум, было бы еще хуже. Спокойно, потому что все были запуганы, все боялись, потому что женщин вешали публично на городских площадях, даже в одежде сестер милосердия.
Через месяц после начала работы Муравьева на улицах Симферополя закачались на столбах первые повешенные. Среди них было несколько несовершеннолетних мальчиков-евреев и одна женщина в костюме сестры милосердия. Напрасно обращались к Кутепову различные делегации от города и земства с просьбой о помиловании несовершеннолетних, Кутепов был неумолим и искренне возмущался просьбой членов Городской Думы не производить публичной казни в городе, так как это зрелище тяжело отражается на психике детей и подрастающей молодежи. Конечно, просьбу эту Кутепов отклонил, и вскоре за первой партией последовали вторая, третья и так далее.
В Симферополе во время нашего пребывания повесилась некая Зверева, молодая красивая женщина. Расследование этого самоубийства выяснило, что она была арестована контрразведкой и систематически подвергалась пыткам. Угрозами смерти ее заставили наговорить на мужа то, чего он никогда не делал, после чего мужа судили и повесили. Несчастная не выдержала угрызений совести и покончила с собой.
Крымские истории
Проезжая однажды во второй раз по одной татарской деревне, я увидел большую площадь, где раньше стояли дома. Остались только трубы. Предполагая, что был пожар, я спросил начальника войсковой части, стоявшей там, отчего произошел пожар и не виновата ли небрежность войск. Бравый полковник ответил мне, что это были «большевистские» дома, то есть дома, среди хозяев которых были люди, подозреваемые в большевизме, и полковник — комендант местечка — приказал разобрать их на топливо.
«Большевики здесь еще есть, и дров хватит», — успокоил меня перед отъездом полковник. Такой же тяжелой и неприятной, и также по нашей нераспорядительности, была квартирная повинность. Но и это было еще не все и не главное.
в Ялте была группа интеллигентных светских молодых людей — палачей-добровольцев. Они убивали каждую ночь из любви к искусству.
Обыкновенно днем кто-нибудь из них заходил в отделение и спрашивал, будет ли ночью работа. Почти всегда среди арестованных были люди, которых спокойно и без последствий можно было вывести в расход. Если работа была, в полночь к определенному месту берега подходила шлюпка, в которую молодые люди принимали одного или нескольких арестованных с их узелками и чемоданами. Им объясняли, что их везут на пароход для отправки в Севастополь. Затем лодка отчаливала, выходя на глубину и стараясь не попадать в луч прожектора английского миноносца. Затем один из тех, кто сидел ближе к арестованному, бил его железным болтом по голове, а иногда и просто тяжелым камнем. Слышалось только хрипение или легкий стон добиваемых людей на дне лодки. Тотчас привязывали убитому камни на шею и на ноги и вместе с вещами спускали в море. Иногда до утра отмывали кровяные пятна на лодке, но часто, несмотря на все старания, это не удавалось. О том же, но не с такими подробностями, рассказывал мне бывший начальник гарнизона Ялты генерал-лейтенант Зыков во время своего приезда в Галлиполи. Генерал Зыков утверждал, что некоторых из этих палачей он видел в Константинополе. Они собирались продолжать свою работу за границей, а пока работали в константинопольской союзной контрразведке.
Приговоренных к смертной казни Шпаковский водил лично на место казни, и зимой их водили в одном белье и босиком. Однажды посланный в управление начальника тыла за справкой мой адъютант прибежал взволнованный и доложил мне, что приказания исполнить не мог, так как, придя в управление, он застал такую картину — передаю дальше словами его рапорта: «Еще при входе я услышал какие-то стоны и крики, несшиеся из комнаты адъютантов Шпаковского. Войдя в нее, я увидел компанию офицеров, совершенно пьяных, в числе которых были адъютанты и контрразведчики Шпаковского.
Они сидели за столом, уставленным бутылками. Перед ними стоял голый человек, один из смертников, предназначенных в ближайшую ночь к расстрелу. Все лицо, голова и грудь его были в крови, и кровь стекала по телу. Руки были связаны на спине. Пьяные офицеры царапали тело смертника вилками и столовыми ножами, тушили зажженные папиросы о его тело и забавлялись его криками. Зрелище было так отвратительно, что я не мог исполнить Вашего приказания и ушел. Но справку получить все равно нельзя, так как они все пьяны».
Мой доклад Кутепову об этом результатов не имел, и Шпаковский остался на своем месте.
«Я поселился, — рассказывал Литвиненко — в Симферополе в доме, где жила моя теперешняя жена. Я сразу в нее влюбился, но целый месяц ухаживал безуспешно. Мешал мне один штатский, который также ухаживал за ней и который, видимо, ей нравился.
Однажды, сидя в театре, я увидел, что в соседнюю ложу вошла моя жена с этим господином. Это так взволновало меня, что чаша моего терпения переполнилась. Я едва досидел до конца акта, а затем, выйдя в фойе, позвал всегда дежуривших в театре агентов и приказал этого господина взять.
Разговор с ним был короткий. Он был обвинен в большевизме и через четыре дня повешен. Приговор суда, конечно, Кутепов утвердил. Устранив это препятствие, я скоро после этого женился. Жена, пораженная произошедшим, уже более не сопротивлялась».
Подвиги белых офицеров в моем родном Курске
Капитан Ходатский, офицер офицерской роты III марковского полка, рассказывал мне следующее: «Когда мы вошли в Курск, нам повезло, мы нашли большие склады кожи. Командир офицерской роты немедленно выставил вокруг складов наши караулы. Затем, оставив целыми замки и печати, мы проделали отверстие в стене и всю ночь возили на подводах товар из складов в помещение роты, и к утру три четверти помещений было забито кожами. Затем перед рассветом отверстие в стене было заделано, и склады с целыми замками и печатями были переданы прибывшим из штаба армии комиссиям.
Четыре дня подряд в помещении роты шла торговля — продавали спекулянтам товар. Деньги делили на всех. После этого у офицеров появилась масса денег. Шла сильная игра и попойки, во время одной из них сильно избили за что-то ротного командира».
А в это время армия оставалась без сапог.
Поручик Тилинин рассказывал мне другой трагикомический случай. В этом же Курске было захвачено три вагона сахару. Но часть, захватившая сахар, не успела выгрузить его из вагонов до прибытия комиссии и, комиссия, опечатав вагоны, приставила часовых и сама поместилась рядом. Все были страшно огорчены, но выручил один смелый и находчивый офицер.
Между ним и начальником караула произошел короткий разговор:
— Дело плохо, надо устранить комиссию. Надежны ли ваши люди?
— Совершенно, они моей роты.
— Тогда необходимо, чтобы после первых же выстрелов, которые раздадутся ночью вблизи, они бежали. После этого я обстреляю вагон с комиссией. Если там кого-нибудь убьем, не беда.
— Понял, будет сделано.
С наступлением темноты затрещал пулемет, и стражи немедленно бежали. Затем, побросав чемоданы, бежали в полном составе члены комиссии, а к утру весь сахар исчез из вагонов, перейдя в собственность доблестной части. Председатель комиссии донес, что ночью большевики сделали на станцию набег.
Источник
Милые мои френды, я знаю, что перепечатала и выбрала страшные вещи. Но по ссылке есть и более мерзостные рассказы. Скажите мне, неужели ЭТО было правдой?
UPD Дополню свой пост словами![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
pogorily с его разрешения:
В комментах, что естественно, всплыла тема о монархии.
Напомню два момента.
1. Есенин, крестьянский поэт, тонко чувствовавший и выражавший настроения крестьянства, писал в 1924 году
Монархия! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
2. Власовцы в своем "пражском манифесте КОНР" писали "В революции 1917 года народы, населявшие Российскую империю, искали осуществления своих стремлений к справедливости, общему благу и национальной свободе. Они восстали против отжившего царского строя, который не хотел, да и не мог уничтожить причин, порождавших социальную несправедливость, остатки крепостничества, экономической и культурной отсталости. Но партии и деятели, не решавшиеся на смелые и последовательные реформы после свержения царизма народами России в феврале 1917 года, своей двойственной политикой, соглашательством и нежеланием взять на себя ответственность перед будущим - не оправдали себя перед народом."
Тогда, пока память, как оно на самом деле было, жива была, даже власовцы не могли выразиться по-другому, чтобы не вызвать всеобщее отвращение (они же не по белоэмигрантам, они старались советских военнопленных привлечь).
Изменилось отношение лишь когда умерли живые свидетели и было забыто. Только тогда стало возможно внедрять благостные картинки. Канонизация Николая II - 1981 (власовской более чем полностью РПЦ зарубежом).
Жизнь в лагере монотонная, скучная, наполненная с утра до вечера сплетнями, воспоминаниями, ожесточенной борьбой за паек и пособие и безумными, иступленными надеждами и мечтами на будущее. Самые невероятные слухи и вести из России ежедневно передаются по лагерю, и в воспаленной, нездоровой атмосфере несбыточных надежд и отчаяния рождаются фантастические проекты новых походов на Москву. Появились маньяки и сумасшедшие. Число их быстро растет.
На прошлой неделе сошел с ума морской офицер-лейтенант. Его увезли в больницу, но три дня подряд, уже безумный, ходил он по лагерю и рассказывал об огромных богатствах, найденных им в своем бараке. Потом отправился в порт, потребовал шлюпку и, взобравшись на первый корабль, объявил себя его командиром. Тогда же, почти одновременно, покушались на самоубийство безработный поручик, дроздовец, заставший свою жену в обществе богатого грека, и девушка, отчаявшаяся найти работу и не умевшая еще продавать себя.
А вчера старый генерал Веселовский, под большим секретом, сообщил мне о состоявшемся назначении его командующим фронтом в России, но каким — не хотел сказать, и вообще пока просил никому не говорить об этом — возможны интриги. Председатель ревизионной комиссии общества «Единение эмигрантов» неожиданно объявил о своем изобретении, с помощью которого можно уничтожить на 500 верст вокруг все живое. Он ждет приезда Врангеля, чтобы предложить ему это средство в борьбе с большевиками. Он же, по ночам, видел дьявола и вел с ним переговоры о визе в Сербию.
За твердость политических убеждений комендант назначил этого бесспорно сумасшедшего старика старшим в бараке.
Развелось бесконечное количество спиритов. Главными медиумами считались бывший нововременец Гофштетер, два полковника, один художник и контрразведчик с подходящей фамилией Жохов. По ночам они собирались в пустых, заброшенных бараках и вертели столы до утра. Ежедневно освежали лагерь новостями из потустороннего мира: то убитый французский капрал заявил: «Бойтесь огня, воды и ветра». То Александр Македонский (почему-то особенно часто тревожили его великую тень) предсказал: «1923 год вернет вам утерянное».
А в лунные ночи на шоссе, что идет от лагеря в горы, можно видеть старика Гофштетера в обществе своих поклонников, молчаливо, часами стоящих с лицами, обращенными к луне, и простирающих к небу трясущиеся от лихорадки руки. Это спириты ловят «астралы». Безумие и отчаяние надвигаются на забытый, заброшенный лагерь, где собрались изломанные, все потерявшие, беспомощные и озлобленные осколки старой России.
Развелось воровство и из лагеря перешло в город. Собственную нищенскую церковь уже обкрадывали два раза.
Жены пошли служить в кафе и рестораны и гордились успехом у греков, а мужья гордились заработком своих жен.
Разврат принял грандиозные размеры, и борьба с ним оказалась не под силу. Сама председательница дамского суда чести генеральша Б. была уличена в преступной связи с капитаном, похитившим ее любовь и бриллиантовые серьги, и дамский суд чести прекратил свое существование.
Жена лагерного священника открыла ресторан с крепкими напитками, и батюшка в рясе и с крестом стоял за буфетной стойкой, разливая водку пьяным посетителям. Его фотография в роли кабатчика ходила по рукам, и враги религии послали ее в редакцию погибшей «Воли России».
<В Крыму>
На фоне общего бесправия и произвола резко выявилась безумная деятельность Климовича, Кривошеина, епископа Вениамина и Евлогия, ближайших советников Врангеля.
Истеричный и страстный епископ Вениамин не довольствовался речами, он стал рассылать повсюду проповедников-священников, которые часто произносили возмутительные речи. Это были, так сказать, духовные контрразведчики. В своих речах они проповедовали крестовый поход против большевиков со всей свирепостью средневековых проповедников и именем Бога заранее освящали и прощали погромы и убийства.
В одном из полков Добровольческого корпуса, два таких священника, ругавшие в своих речах бывшего Главнокомандующего Деникина, были удалены офицерами после проповеди из полка. (Священники часто привлекались Врангелем к травле бывшего Главнокомандующего.)
Барон Врангель особенно и везде старался подчеркнуть свою преданность религии, но в частях это толковали по-своему. Я не знаю, был ли Врангель действительно так набожен, как он хотел казаться; и он везде старательно подчеркивал и искренно верил, что епископ Вениамин и его сотрудники помогут ему в борьбе с его противниками, но армия относилась к этому весьма скептически, и в рядах ее епископ Вениамин не пользовался никаким уважением. О нем отзывались с презрением и насмешкой.
Неурожай на Волге захватил обширные, богатые районы, но российское несчастье и голодная смерть, уносившая ежедневно тысячи русских людей, никого не трогали и ни в ком не вызывали сочувствия. Откровенно радовались затруднениям советской власти и мечтали о скором конце ее, восстаниях голодного народа и триумфальном возвращении домой. Спорили о будущих назначениях, пенсиях и чинах. Бывшие коменданты, воинские начальники, приставы и прочая старая российская рухлядь, вывезенная Врангелем, оправившись от первого испуга, мечтали о расправах с мятежным народом и губернаторских постах в покоренной России. В самодельном театре-балагане пели патриотические песни, танцевали лезгинку и требовали «гимн».
Большинство офицеров, конечно, не были врагами народа, какими их объявила революция. Напротив, офицеры, не колеблясь, жертвовали жизнью для счастья этого народа, но это счастье они понимали по-своему, а главное, они не задавались вопросами, совпадает ли их туманное представление о счастье народа с желанием самого народа. Любили ли мы Россию? Настоящую, живую? Я думаю, что мы любили свое представление о ней.
Я не хочу сказать, что офицеры ровно ничего не понимали в происходящих событиях, как тот исторический китаец, который, будучи взят в плен, перед расстрелом на вопрос, за что он сражался, ответил: «За родную Кубань».
Но в их понимании своей политической программы, туманного «счастья народа», за которое они отдавали жизнь, было много китайского.
Ответ на то, за что фактически умирали русские офицеры в рядах Добровольческой армии, дают деникинский Юг и, в особенности, врангелевский Крым, «образцовая ферма», «прообраз будущей России» с его кошмарным воровством, и взяточничеством, и расстрелами, пытками и тюрьмами, с его убогим крестьянским и рабочим законодательством, с его выжившими из ума губернаторами, воинствующими попами, контрразведками, публичными казнями женщин и подростков, грабежами и насилием и нескрываемым, рвущимся наружу, несмотря на массовые казни и переполненные тюрьмы, негодованием распинаемого народа. Вот тот строй, «прообраз будущей России», за который фактически боролись и умирали офицеры.
Несмотря на громкие приказы и демократические выкрики, было совершенно ясно, что «крымская ферма» есть полная реставрация старой России, где введено было лишь военное положение, где весь народ был взят под подозрение и рассматривался как обвиняемый.
Это была старая полицейская Россия, и выразителем ее идеологии были Кривошеин, епископ Вениамин и специалист жандармского сыска сенатор Климович. Полусумасшедшие фанатики-попы, грабители всех чинов и рангов, мстители из рядов привилегированных сословии, потерявшие с началом революции все прежние привилегии, исступленно мечтавшие о расправах с «бунтовщиками», контрразведчики, сделавшие убийство своей профессией, начальники всех степеней, опьяненные безнаказанностью и безграничной властью над населением, садисты и психопаты, получившие возможность свободно проявлять свои инстинкты и покровительствуемые начальством, тысячи жуликов, спекулянтов, темных дельцов, старавшихся урвать что-нибудь в общей неразберихе, — все это сплелось в кошмарный кровавый клубок, намотавшийся вокруг армии и катившийся вместе с ней от донских степей до Орла и до врангелевской западни в Крыму.
Пышно расцветшей деятельности контрразведки в Крыму способствовало то обстоятельство, что многие из начальников Добровольческой армии за три года Гражданской войны потеряли всякое уважение к человеческой жизни и людским страданиям. Зверство, насилие и грабеж вошли в обиход жизни и никого не трогали. Слезы и мольбы расстреливаемых вызывали смех. В некоторых частях все рядовые офицеры по очереди назначались для приведения в исполнение приговора над большевиками.
Особенно много было загублено молодых девушек и женщин. Это было так легко сделать.
Нравится женщина — ее ничто не стоит обвинить в симпатиях к большевизму, в особенности если она одинока, если у нее нет сильных и влиятельных защитников. Подослать к ней агента — и достаточно одного неосторожного слова, чтобы схватить ее и посадить в особую камеру, всегда имевшуюся при контрразведках, и тогда она вся во власти зверя. Ежедневными угрозами смерти, угрозами смерти родных, обещаниями свободы ее, обезумевшую и трепещущую, сбиваемую ловкими вопросами, легко заставить сказать все то, что требуется, наговорить на себя то, чего не было, а затем, запротоколировав ее показания, насладившись, повесить или, если есть уверенность в том, что она будет молчать, опозоренную, искалеченную и уже надоевшую, великодушно выпустить на свободу.
Впрочем, контрразведчики могли это делать спокойно потому, что той, которая посмела бы поднять шум, было бы еще хуже. Спокойно, потому что все были запуганы, все боялись, потому что женщин вешали публично на городских площадях, даже в одежде сестер милосердия.
Через месяц после начала работы Муравьева на улицах Симферополя закачались на столбах первые повешенные. Среди них было несколько несовершеннолетних мальчиков-евреев и одна женщина в костюме сестры милосердия. Напрасно обращались к Кутепову различные делегации от города и земства с просьбой о помиловании несовершеннолетних, Кутепов был неумолим и искренне возмущался просьбой членов Городской Думы не производить публичной казни в городе, так как это зрелище тяжело отражается на психике детей и подрастающей молодежи. Конечно, просьбу эту Кутепов отклонил, и вскоре за первой партией последовали вторая, третья и так далее.
В Симферополе во время нашего пребывания повесилась некая Зверева, молодая красивая женщина. Расследование этого самоубийства выяснило, что она была арестована контрразведкой и систематически подвергалась пыткам. Угрозами смерти ее заставили наговорить на мужа то, чего он никогда не делал, после чего мужа судили и повесили. Несчастная не выдержала угрызений совести и покончила с собой.
Проезжая однажды во второй раз по одной татарской деревне, я увидел большую площадь, где раньше стояли дома. Остались только трубы. Предполагая, что был пожар, я спросил начальника войсковой части, стоявшей там, отчего произошел пожар и не виновата ли небрежность войск. Бравый полковник ответил мне, что это были «большевистские» дома, то есть дома, среди хозяев которых были люди, подозреваемые в большевизме, и полковник — комендант местечка — приказал разобрать их на топливо.
«Большевики здесь еще есть, и дров хватит», — успокоил меня перед отъездом полковник. Такой же тяжелой и неприятной, и также по нашей нераспорядительности, была квартирная повинность. Но и это было еще не все и не главное.
в Ялте была группа интеллигентных светских молодых людей — палачей-добровольцев. Они убивали каждую ночь из любви к искусству.
Обыкновенно днем кто-нибудь из них заходил в отделение и спрашивал, будет ли ночью работа. Почти всегда среди арестованных были люди, которых спокойно и без последствий можно было вывести в расход. Если работа была, в полночь к определенному месту берега подходила шлюпка, в которую молодые люди принимали одного или нескольких арестованных с их узелками и чемоданами. Им объясняли, что их везут на пароход для отправки в Севастополь. Затем лодка отчаливала, выходя на глубину и стараясь не попадать в луч прожектора английского миноносца. Затем один из тех, кто сидел ближе к арестованному, бил его железным болтом по голове, а иногда и просто тяжелым камнем. Слышалось только хрипение или легкий стон добиваемых людей на дне лодки. Тотчас привязывали убитому камни на шею и на ноги и вместе с вещами спускали в море. Иногда до утра отмывали кровяные пятна на лодке, но часто, несмотря на все старания, это не удавалось. О том же, но не с такими подробностями, рассказывал мне бывший начальник гарнизона Ялты генерал-лейтенант Зыков во время своего приезда в Галлиполи. Генерал Зыков утверждал, что некоторых из этих палачей он видел в Константинополе. Они собирались продолжать свою работу за границей, а пока работали в константинопольской союзной контрразведке.
Приговоренных к смертной казни Шпаковский водил лично на место казни, и зимой их водили в одном белье и босиком. Однажды посланный в управление начальника тыла за справкой мой адъютант прибежал взволнованный и доложил мне, что приказания исполнить не мог, так как, придя в управление, он застал такую картину — передаю дальше словами его рапорта: «Еще при входе я услышал какие-то стоны и крики, несшиеся из комнаты адъютантов Шпаковского. Войдя в нее, я увидел компанию офицеров, совершенно пьяных, в числе которых были адъютанты и контрразведчики Шпаковского.
Они сидели за столом, уставленным бутылками. Перед ними стоял голый человек, один из смертников, предназначенных в ближайшую ночь к расстрелу. Все лицо, голова и грудь его были в крови, и кровь стекала по телу. Руки были связаны на спине. Пьяные офицеры царапали тело смертника вилками и столовыми ножами, тушили зажженные папиросы о его тело и забавлялись его криками. Зрелище было так отвратительно, что я не мог исполнить Вашего приказания и ушел. Но справку получить все равно нельзя, так как они все пьяны».
Мой доклад Кутепову об этом результатов не имел, и Шпаковский остался на своем месте.
«Я поселился, — рассказывал Литвиненко — в Симферополе в доме, где жила моя теперешняя жена. Я сразу в нее влюбился, но целый месяц ухаживал безуспешно. Мешал мне один штатский, который также ухаживал за ней и который, видимо, ей нравился.
Однажды, сидя в театре, я увидел, что в соседнюю ложу вошла моя жена с этим господином. Это так взволновало меня, что чаша моего терпения переполнилась. Я едва досидел до конца акта, а затем, выйдя в фойе, позвал всегда дежуривших в театре агентов и приказал этого господина взять.
Разговор с ним был короткий. Он был обвинен в большевизме и через четыре дня повешен. Приговор суда, конечно, Кутепов утвердил. Устранив это препятствие, я скоро после этого женился. Жена, пораженная произошедшим, уже более не сопротивлялась».
Капитан Ходатский, офицер офицерской роты III марковского полка, рассказывал мне следующее: «Когда мы вошли в Курск, нам повезло, мы нашли большие склады кожи. Командир офицерской роты немедленно выставил вокруг складов наши караулы. Затем, оставив целыми замки и печати, мы проделали отверстие в стене и всю ночь возили на подводах товар из складов в помещение роты, и к утру три четверти помещений было забито кожами. Затем перед рассветом отверстие в стене было заделано, и склады с целыми замками и печатями были переданы прибывшим из штаба армии комиссиям.
Четыре дня подряд в помещении роты шла торговля — продавали спекулянтам товар. Деньги делили на всех. После этого у офицеров появилась масса денег. Шла сильная игра и попойки, во время одной из них сильно избили за что-то ротного командира».
А в это время армия оставалась без сапог.
Поручик Тилинин рассказывал мне другой трагикомический случай. В этом же Курске было захвачено три вагона сахару. Но часть, захватившая сахар, не успела выгрузить его из вагонов до прибытия комиссии и, комиссия, опечатав вагоны, приставила часовых и сама поместилась рядом. Все были страшно огорчены, но выручил один смелый и находчивый офицер.
Между ним и начальником караула произошел короткий разговор:
— Дело плохо, надо устранить комиссию. Надежны ли ваши люди?
— Совершенно, они моей роты.
— Тогда необходимо, чтобы после первых же выстрелов, которые раздадутся ночью вблизи, они бежали. После этого я обстреляю вагон с комиссией. Если там кого-нибудь убьем, не беда.
— Понял, будет сделано.
С наступлением темноты затрещал пулемет, и стражи немедленно бежали. Затем, побросав чемоданы, бежали в полном составе члены комиссии, а к утру весь сахар исчез из вагонов, перейдя в собственность доблестной части. Председатель комиссии донес, что ночью большевики сделали на станцию набег.
Источник
Милые мои френды, я знаю, что перепечатала и выбрала страшные вещи. Но по ссылке есть и более мерзостные рассказы. Скажите мне, неужели ЭТО было правдой?
UPD Дополню свой пост словами
pogorily с его разрешения:
В комментах, что естественно, всплыла тема о монархии.
Напомню два момента.
1. Есенин, крестьянский поэт, тонко чувствовавший и выражавший настроения крестьянства, писал в 1924 году
Монархия! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
2. Власовцы в своем "пражском манифесте КОНР" писали "В революции 1917 года народы, населявшие Российскую империю, искали осуществления своих стремлений к справедливости, общему благу и национальной свободе. Они восстали против отжившего царского строя, который не хотел, да и не мог уничтожить причин, порождавших социальную несправедливость, остатки крепостничества, экономической и культурной отсталости. Но партии и деятели, не решавшиеся на смелые и последовательные реформы после свержения царизма народами России в феврале 1917 года, своей двойственной политикой, соглашательством и нежеланием взять на себя ответственность перед будущим - не оправдали себя перед народом."
Тогда, пока память, как оно на самом деле было, жива была, даже власовцы не могли выразиться по-другому, чтобы не вызвать всеобщее отвращение (они же не по белоэмигрантам, они старались советских военнопленных привлечь).
Изменилось отношение лишь когда умерли живые свидетели и было забыто. Только тогда стало возможно внедрять благостные картинки. Канонизация Николая II - 1981 (власовской более чем полностью РПЦ зарубежом).
no subject
Умозаключение достаточно сделать только по-одному "миллионы жертв" и т.п. Это уже диагноз.
Есть точные сведения по голоду ( а не голодмору ) - причины и следствия. Есть данные по ГУЛАГу, а не соЛЖЕницинские "свидетельства", - если вы это имеете ввиду. Там и одним-то миллионом не пахнет. Поэтому и вывод - общее кидание фразой "миллионы жертв" - это уже признак - или человек не знает точно и принимает безаппеляционо ересь сванидзефф-суворовыхрезунофф-соЛЖЕницыных-позднерофф и йехофф москвы, и является поклонником либерастической антисоветской пропаганды, или троль - отрицание ради отрицания, потому как в данном журнале у Лены собрано много единомышленников. Ведь вы не только со мной в противоречиях отметились, не так ли?
Плюс - мы не о военных потерях беседуем, вы сказали "вне военного времени", я отметила "вне военного времени". Внимательнее. А то именно так и миллионы приписываются - при невнимательности-то.
no subject
Волны предвоенных и послевоенных репрессий.
Я думаю, несколько миллионов наберётся. Если Вы со мной не согласны, приведите свои цифры.
Коллективизация, то, сама по себе не возникла.
"сванидзефф-суворовыхрезунофф-соЛЖЕницыных-позднерофф и йехофф москвы" - не читал и не слушал. Не люблю либерастов, не стоит меня записывать в поклонники Новодворской и иже с ними.
no subject
Касаемо же ГУЛАГа - то есть данные, таблицы, сравнения даже по годам. Так вот, разочарую вас - расстрелянных по лагерям до полумиллиона доходит. Всего отсидело в этой системе около миллиона.
Но суть даже не в этом. Вы сильно уверены что сидели просто так? Или вы, с высоты современного мышления можете сообразить, изменить и даже по другому выстроить реалии того времени?
Суд над историей прошлого с заламыванием ручонок придуман политтехнологами, для уничтожения остатков СССР - одной из передовых систем НАРОДНОГО хозяйства, чтобы мы даже не пикнули о медицине, образовании, жилье и только тряслись как кролики при упоминаниия СССР, Сталин, Ленин. И чтобы мы, трясясь и проклиная прошлое, не замечали ужасы настоящего - массовая деградацая ВСЕХ народов и глобализация, а так же уменьшение непотребляемого населения. Т.к. если большевики строили общество и возможности равных - и им это удалось, то сейчас, строя общество не равных, много чего не просто неудается, а делается для самоумерщвления простого человека. Это проще, чем репрессировать и сослать в ГУЛАГ, уважаемый. Достаточно провести несколько законов в Госдуме, повысить цены на продукты, на жилье, на бензин - и целые части страны вымирают по-тихому. А вы все ГУЛАГ, голод, большевики. Смешно,как вам застит глаза.
Слава Богу,хоть с либералами разобрались :)
Так что не на ту мельницу вы руками машете.
no subject
no subject
no subject
Тем более такой ценой.
"Вы сильно уверены что сидели просто так?", ну статьи политические шились практически просто так. А там уже кому как повезёт, одни в шарагах работали, другие в лагерях.
no subject
Однако, если взять нас, русских - мы никогда не жили только ради себя и своего золотого унитаза. Община, общность, общее, "За веру, Царя и Отечество", "За Родину, за Сталина!" " всем миром" " не щадя живота своего". Вы не согласны?
Поэтому разобщив нас даже в таких нюансах, как общее понимании ашей истории - нас уже атомизировали на составляющие. И, вместо того, чтобы объединяться, мы разъединяемся и расползаемся как лоскут. Поэтому это мне и вам - "тем более такой ценой", а те, кто в Госдуме - это совершенно иной мир, поверьте. И чихать им на все, кроме своих собственых целей.
Статья политические просто так не шились, вы уж меня простите. Посмотрите что творится сейчас - и во многом поймете - кто попал действительно правильно, а кто под раздачу. В любой системе есть промахи, но в таком массовом количестве - аж на миллионы ? Да ну - бросьте. Это из области мифотворчества и фантастики.
no subject
В т.ч. и Церковь.
no subject
Тогда встречно - согласитесь, что любой государственный строй не терпит никакого инакомыслия. Возьмите хоть Царскую Россию, хоть Третий Рейх, хоть Японию, хоть Китай хоть Зимбабве - в любое время. И в наше время Америка не терпит, например, не американской демократии, и насаждает своё понимание своей демократии всему миру - Югославия, Ирак ( это так - на минутчку ), Европа не терпит азиатчины и т.д.
Это не довод.
Церковь?
Так что, приведите факты, пжлста. И приводя факты держите в голове две вещи:
1) Церковь Пером Первым была полностью подчинена государству и стала одним из министерств (синод), а патриархия упразднена.
2) Указом Екатерины Второй у церкви было отобрано ВСЕ недвижимое имущество, на основании того, что раз синод - министерство ведающее духовными проблемами, то пусть ими и ведает, а имуществом пусть другие занимаются.
А теперь объясните, пжлста, каким образом у "преследуемой" церкви после отделения ее большевиками от государства оказались храмы - имущество государственное со времен Екатерины? Самозахват?
И какой притеснитель вернул церкви патриарха?
Приводите факты и только факты. Жду.